лицом.
— А ты бываешь жестокой, Катя.
— Прости. Я…
— Я не зарабатываю миллионы. Но у тебя есть всё, что нужно! Разве нет?
— Да! Но я не понимаю, зачем ты покупаешь себе обноски? Ты же не нищая!
— О моё глупое дитя, — изрекает мама. — Ты даже не представляешь, что такое быть нищей. Голодать. Ходить в настоящих обносках.
— А ты — представляешь?
Она не отвечает.
— Иди сюда.
Я падаю на подлокотник кресла и утыкаюсь в её плечо. Мама перебирает мои волосы:
— Ты сказала, что это неважный человек. Который посмеялся.
— А если важные будут смеяться?
— Значит, они не так уж умны.
Это меня не особенно утешает.
Перед сном я не смотрю на огни ночного города. Я валяюсь на кровати, задрав ноги к потолку, и не отрываюсь от телефона. По правде говоря, на Томилова мне плевать. Но вот если Антон мне что-то такое скажет, я просто взорвусь от стыда. Я хочу, чтобы он восхищался мной. Говорил, что я красивая. И…
И почему он не добавляет меня в друзья?
Он добавил всех наших парней и половину девчонок, даже кого-то из параллели, а меня — нет. Неужели я — самая красивая — хуже других? Почему он лайкает фотки на странице Евы, а на мою не заходит? Может, не нашёл? Да ладно! Страница Евы называется «Евочка Королевочка»! Неужели трудно догадаться, что «Катя Крюкова» — это я?
А может, я сама добавлю его в друзья?
О нет. Нет-нет-нет. Решит, что я навязываюсь. Но я же не навязываюсь! Какая разница, как это выглядит? Но мне было бы приятно, если б он сделал первый шаг! А может, он не считает меня другом? Или подругой? Как он добавит меня в друзья, если мы не друзья? Но это же соцсеть, а не жизнь! А в жизни мы разве не друзья? Он может быть моим другом? А я — его? А моим парнем? Я ему нравлюсь? Хотя бы чуть-чуть? Конечно, да: он же подарил мне цветы! Конечно, нет: он же не добавил меня в друзья! У меня сейчас голова лопнет…
Антон Бакланов подтвердил, что вы его друг
Ура!
***
После пяти кадров я выдохлась. То ли место неудачное, то ли с фантазией у меня швах — ничего не выходит. А местечко и правда не очень. Факт! Спереди подъездная дверь, позади детская площадка, справа стоянка, слева пустырь. Под ногами лужи, битое стекло и жухлая трава. Весьма живописно! Ещё и погода мерзкая. Небо хмурое, того и гляди дождь пойдёт…
Ладно, если честно — я тут совсем не ради фоток. Хорошо быть старостой: никто и слова не скажет, увидев классный журнал у тебя в руках. Легко улучить минутку, чтобы сунуть туда нос и найти адрес человека, который безжалостно поджигает твои внутренности. Как выяснилось, поджигатель живёт на той же улице, что и я, только на другом конце. Пять минут крутила педали — и я на месте. Торчу на качелях, как дура, и уже битый час кошусь на подъездную дверь, из которой никто не выходит. А может, вообще не выйдет!
И зачем я только сюда потащилась? Фотографировать лужи и грязь могла бы и у себя во дворе. Только пришлось бы прятаться от ба, а то она устроит сольный концерт с балкона: «Катерина, а как же шапка! Простудишься! Вернись немедленно!» Позорище… Какая шапка — ещё совсем тепло! Только ба это объяснить невозможно. Она бы и на пляже на меня шапку напялила.
— Привет, Катенька!
Я чуть не роняю телефон в лужу. Вот это да — Антон!
— Привет! Откуда ты взялся?
— Выгуливаю это.
Ух ты, какая милая собачка! Чёрная, коротколапая, с серыми полустоячими ушками. Я расплываюсь в улыбке:
— И как это зовут?
— Чуча. От слова «чучело».
— За что ты её так?
— Потому что уродина. Ладно бы породистая была. А ты глянь — реально чучело. — Антон плюхается рядом, на качели, и у меня внутри разгорается пламя. — Ладно бы моя была — так не моя же! Сеструхе приспичило собаку. Батя такой: ну ладно. И припёр это чучело. Она давай стонать: я не такую хоте-ела, я хотела шпи-ица, пуши-истенького. Батя пообещал: будешь за этой следить — куплю. И что ты думаешь? Неделю с ней гуляла, а потом забила. Всё! Я влип!
— Здорово, что ты не забил! Мы в ответе за тех, кого приручили, да?
— Ага, попробуй на неё забей — сразу в коридоре нассыт.
— Может, она больная? — говорю я неуверенно. — Так иногда бывает, если проблемы с почками… или стресс…
Чуча дышит, вывалив розовый язык, и больной не выглядит.
— Ага, больная. На всю голову. — Антон подтягивает собаку ближе и внезапно хлещет её поводком между глаз. Чуча взвизгивает. Ничего себе!
— Зачем ты так? — говорю я растерянно.
— С ней иначе нельзя. Она дебильная. По-другому не понимает.
Я хочу возразить, но молчу. В самом деле — кто её знает, эту Чучу. Я где-то читала, что есть породы собак умные, а есть тупые. Чау-чау, например, или афганская борзая. Они красивые, но глупые. Может, Чуча как раз потомок тупых. Даже люди бывают совершенно необучаемые, как наш Томилов, а уж собаки — тем более.
Антон поворачивается ко мне:
— А ты что тут делаешь?
— Да так, одно упражнение. Для развития фантазии. В интернете прочитала. Надо сесть и сделать десять уникальных снимков, не сходя с места. Вот, решила попробовать.
— А почему тут?
— Да так, — пожимаю плечами, — просто гуляла, гуляла…
— Понятно. Хочешь меня сфоткать?
Вот это да!
— Конечно! Правда, не уверена, что это по правилам…
— Так ты с места не сходи. — Антон поднимается, дёргает поводок и отходит шагов на пять. Чуча вслед за ним. — Давай!
Налетает ветер и треплет рыжие волосы. Я торопливо делаю несколько снимков.
— Спасибо. Ты меня спас! Осталось только четыре кадра.
— Понятно. Ну ладно, Катенька, я пошёл. Пока!
— Пока.
Антон исчезает за подъездной дверью, а я срываюсь с места, вскакиваю на велик — и лечу, лечу куда глаза глядят. Прохожие шарахаются в стороны — плевать! Меня так распирает от радости, что я того и гляди лопну. Или взлечу, как воздушный шарик, пробью хмурые тучи и прорвусь прямо к небу, прямо к солнцу! Вперёд! И почему я решила, что погода так себе? Отличная погода! Просто лучше не бывает!
Он сказал, что у меня красивые глаза. И ещё назвал Катенькой. Один раз в классе и два раза сейчас!
А может, это и есть любовь?
На набережной Антон, как обычно, покупает нам эскимо. Я не люблю эскимо, но беру. Дорог не подарок, а внимание, верно? И как приятно говорить «нам»! Мы — уже действительно мы, а не просто я и он. Тому есть железные доказательства. Во-первых, он добавил меня в друзья. Во-вторых, пишет мне каждый вечер. И даже присылает сердечки. И не просто сердечки, а красные и по три штуки сразу! А однажды написал: «Целую», и я чуть не взорвалась от восторга, но ничего не ответила, кроме «Добрых снов», — а потом прыгала на кровати и орала. Ба решила, что у меня припадок, хотела скорую вызвать. Беда с ней. И есть ещё в-третьих! Каждый день после уроков он кивает мне: «Пройдёмся?» — и я отвечаю как бы нехотя: «Ну давай», хотя внутри так и ликую. Мы — мы! мы! мы! — сворачиваем на Советскую, спускаемся к Фонтанной, выходим на набережную и едим эскимо. И болтаем — обо всём на свете.
Эх, видела бы меня ба — инфаркт бы схватила. Факт! Волосы разметались от ветра, кусаю эскимо, ещё и парень рядом. То, что он рядом, я всё время чувствую. И меня то тянет — ближе, ближе к нему, то отталкивает — дальше, дальше! И я мечусь туда-сюда, не знаю, куда деть ноги, руки, улыбка разрывает рот, мне одновременно и сладко, и страшно — всё разом! Сегодня к букету чувств примешивается репейник раздражения: мы снова спорим.
— Никакое это не искусство!
— Нет, искусство!
— Мне лучше знать!
— Почему это? Я фотографирую — а ты пробовал хоть раз?
— На фига мне пробовать? Скука. Что, я так не понимаю? Ты просто берёшь и получаешь кусок реальности. Вся твоя заслуга — кнопочку нажать. Разве это
